Андрей Можаев
УХОДЯЩЕЕ…
В глубине дома слышна старая запись. Журавлёв читает очерк Тургенева «Певцы».
Читает удивительно. Будто в самом деле слышишь, как
поёт Яшка, и восторженно обмираешь от этого чуда! Так прочитать сегодня уже не
могут…
За окнами – вечер. Солнце едва закатилось. С неба медленно уходит нежное предсумеречное многоцветье: тускнеют
розово-пунцовые разводы, голубое искажается в серое, - точно губкой смывают с
листа акварель. И только справа над лесом ещё остаётся светлый след, завивается
дальним белёсым облаком.
Лес вытянулся во всю ширь. Верховой ветер гнёт дрожащие верхушки деревьев,
принуждает кланяться. Но те настырно выпрямляются вновь и вновь.
С краю опушки, впереди всех, построились ясени, выставили напоказ свои узкие бледно-зеленые
листья. Под их молодой листвой прячутся песочного цвета гроздья прошлогодних
семян-крыльев. Прячутся так, будто они - изъян, стыд телесный.
За ясенями – ольшаник, самые тёмные деревья. Круглые листы своей бархатной
чернотой гасят свет. Под ольхами всегда ночь. Они - как древний заговор. В
таком соседстве голенастые ясени кажутся жалкими в их несочной
яркости.
За ольхами ведут хоровод бесконечные берёзы. Они теснятся, ласкают друг дружку
своими льющимися ручьями-ветками с чуть потемневшей, уже не блестящей, но ещё
теплеющей внутренним светом листвой. А сквозь её тяжесть зовёт к себе чистотой
атласная кора, да выглядывает вечная кудрявая подружка-рябина. Весёлый
разговорчивый народ!
Это задорное лесное равенство временами разбивают суровые, почти чёрные, ели -
ну, что бесстрастные монахи в острых клобуках бредут себе тихо среди житейской
суеты! Они не отклоняются и даже не взирают на всю лесную взволнованную плоть,
словно цена мгновения для них - это цена жизни, цена самопознания… Ели молчаливы.
И, уже совсем редкие, высятся могучие сосны: призывным покровом раскинули
янтарно-тёплые ветви с яркой лохматой хвоей и точно оберечь хотят всё живое под
собой. Вот-вот произнесут слово истины… Они открыты
всему миру. Они слышат всё и видят всё. Они первыми встречают удары непогоды.
Встречают каждой иголочкой, каждой веткой и гибнут в бедствии прежде других. Но
и солнце они встречают тоже первыми… Старые сосны с виду неподступны,
вершины их слишком вознесены. Но в ветвях – постоянный сочувственный шёпот
жизни; а потёки смолы - свидетельство её полноты.
Над лесом чёрной строчкой кружит одинокая узкокрылая
птица. Первое кольцо завьёт низко-низко, у самых макушек. Затем чуть поднимется
и дальше взлетает по мелкой спирали. Всё стремительней, стремительней! Взмоет…и,
словно испугавшись собственной резвости, зависнет. Падёт камнем. У леса
расправит крылья, замедлит свой лёт. И вновь закружит, закружит и взмоет… И снова падёт.
Ночь всё ближе. Сумерки затушевали последнюю светлую
полоску неба, смазали без того неяркие краски леса. Стихли в ветвях птицы. Даже
та последняя птаха нырнула, наконец, в листву.
Старая запись окончилась. Голос умолк. Ушло ещё одно мгновение разворотом в
вечность.