...когда исконному повесе 
наскучит долгий разговор
острот оскомина и прессинг
вокабул выстрелы в упор 
цитат скучнейших синекура
и цитадели эпиграмм 
и клавишных фиоритуры
и мандолины филигрань

когда стрельба по манекенам
и вскачь на розовом коне
не прибавляет вам презренных
на депозит и в портмоне
когда дантист как пьяный кучер 
клиент by Hilton и Lido
как альпинист штурмует кручу
и мерседеса передок

когда банкир с фальшивой почкой
потягивает Эннеси
(а был когда-то между прочим 
незаурядный теннисист)
когда умолкли менестрели
а терпсихоры в neglige 
(они немного надоели 
к шестому месяцу уже) 
и разворачивает свиток
сиречь указ очередной –
каков наряд – таков пресвитер –
вчера пиджак сегодня свитер
а послезавтра – кимоно 
когда курзал в изнеможенье
и гардероб загоревал
мы остановим предложенье
на тридцать третьей, arial…

1.

гром литавр и звоны струн еще далече 
детвора покуда прячется в квартирных 
лягушата в коробках – а мы беспечны 
невзирая на призыв и отзвук лирный

и раскачивало боны невской зыбью
те что плесенью по кромки зарастали –
зелена была и бархатна, и визгом
только доски под ногами только тали…

только ванты пели ветрено и нежно
струн стальных не перечесть – не хватит пальцев
поселились наши души где-то между 
серым небом и вигвамами скитальцев

наши девушки курили папиросы
пили спирт из фляги если холодало –
настоящие соленые матросы –
молодые – рулевых недоставало

наших девушек узнаешь по повадке
оступился – засмеют, не перестанут…
фиолетовым корабликом в тетрадке
наша юность рисовала капитанов

торопились моряки ловили ветер
это лето им отмеривало сроки –
научились разворачивать на шверте
неуклюжие тяжелые «сороки»

не робей на фордаке! пусть ветер в спину
белый «стриж» стрижет волну срезая пену
это молодость – почти, наполовину –
и глиссируют стрижи попеременно

это юность – оглянуться не успели
улетела словно стриж расправив крылья
это счастье на одно прикосновенье
это сказочное лето стало былью…

2.

когда-то и мы на исходе под занавес
подтянем гитар костяные колки 
натянем штормовки чтоб сдохли от зависти
шансоны шиньоны духи парики…

мы вспомним гитары тревожные звоны
в ночи под медведицы малым ковшом
свистки паровоза и крыши вагонные,
ремни, сапоги и заплечный мешок

мы вспомним холодную сталь аквалангов
привычную тяжесть и жизни глоток
и танцы наяд и подводное танго
скорлупки палаток и тот локоток
настырный… 

и клеть подгоревшей ковбойки –
решетка и сеть – паутина из снов
озерной воды и росы алкоголиков – 
шатры и костры, и брезент парусов…

палатки ладонями хлопали ветрам
срывались как аисты с утлых колес
как тот адресат на истлевшем конверте – 
безумное лето и речка, и плёс
перрон, суета, толкотня электричек
щемящий дорожный вокзальный слегка
дымок тепловоза и поручней вычурность
у узкоколейного паровика

и панцири крыш жестяных и коричневых
как рой принимали назойливых пчел… 
столбов хоровод и построек кирпичных
свисток паровоза, и поручней шелк –

вы нас принимали с оглядкой на всхожесть
на прочность как шкот поверяет волна
на шелест кулис – и как сырник творожный
над задником звездным висела луна – 

на строк и аккорда последнюю ноту
на срок до рассвета на почерк творца
до станции высадки до поворота
до дна, возвращения до, до конца… 

3.

поэма ждет как дирижера
и как по вызову такси
дождей и грез, и платьев шорох
и партитуры Дебюсси
поэма замерла как мима
пассаж, как старые часы
молчат переживая климат 
прохладной средней полосы
поэма теплится как память
и кот на страже золотой
цепи отсчитывает дань ей
мотивом песенки простой…

. . . . . . .

не полно ли? ведь мне так сладко
так хочется воспоминать
сырой рюкзак и борт палатки
и удивительную гладь
воды... как сон, как звон гитары
и ночи синие, и дни
я вспоминаю... нет, недаром
со мной товарищи мои
нас жизнь учила не по книгам
и кажется дала ответ
здесь начинается интрига
нам было по семнадцать лет…* 

. . . . . . .

поэма начиналась лесом
завалом просекой травой
сияла россыпями Креза
и земляники полевой
поэма полнилась дождями
грибными тропами влекла
вела сердца на покаянье
дождю и тяжести весла
сердцам взыскующим о небе
порой на ты переходя
поэма даровала небыль 
ненастья, паводка, дождя 

. . . . . . 

…отвековал отпел откапал
достойнейший из горемык
мы стали осторожней в лапах
колючей пригородной тьмы,
мы стали пристальнее, строже
и осмотрительнее, и –
мы мудрецы нас думы гложут
и уважают муравьи 
за все, за пригорошни крошек
за поклонение огню
который в ночь как в воду брошен
где даже дна не достают
где звук таинственней и реже
чем восклицанье палача
что беспокоит жжет и нежит
одним видением плаща
где борт о борт не стукнет глухо
и не ударится в причал –
там проходили мы без звука 
чтобы никто не замечал…
…дни начинали не с газеты, 
а ночи не с календаря – 
мы, разбазарившие лето,
и получается – не зря!
нас только ели укрывали, 
на нас наталкивались пни
мы никогда не забывали
родной, нехоженой земли. 

. . . . . . .

когда пропахшие кондером
отвыкшие от городской
еды и шума полотеров
мы доберемся до Ланской
когда отвыкшие от шума
переступив через порог
мирка грамзаписей и шубок
и репродукции Коро

(еще на Съезженской не спали
а на Введенской бенефис
и шведский стол, и танец бальный
так называемый «каприз»)

но мы порог переступая
меж днесь и морем травяным
мы вымпелы не опускаем 
и таймеры заведены
звенят хрустальные, а где-то
полощет парусом фольксбот – 
мечта пропащая как лето 
не пешеходный переход –
мечта распахнута как ворот
как перевал переходя
как патронташ и черный порох
и шорох серого дождя
она зовущая как эхо
и уходящий мателот
ее рецепт веселый лекарь
в латиницу переведет 
когда наскучат теоремы
и луж презренная слюда
в песок впечатает трирема
печатью жесткого следа
тарана след и профиль ростра
и трепет чистого листа –
но звон щита не окна РОСТА
а грохот звонкого щита 
и плеск волны как блеск булата
идем на Запад и на «вы»
как безымянные солдаты 
рыдающих сороковых
когда поземка по брусчатке
и холодеют небеса…
и память жжет как отпечаток –
подвал… вторая полоса 

4.

а локоток… нахальным был он
настырным что ни говори
его еще не позабыли 
и лейтенанты субмарин
и покорители атлантик –
(не каждый – через одного) –
один чудак, другой – романтик… 

и как о самом дорогом
мы вспоминали плёс и чёлны
как псалмопевец тропари
как пели, но не про девчонок
шутили, но не о любви…

тот локоток впивался в бок и
серчал проказничал играл
не признавал идеи Бокля
и Монтескье не признавал
ни младший Вельд, ни старший Плиний
не беспокоили пока
не спорят прибалтийский климат
и Гердер Готфрид Иоганн…

тогда и ты дитя природы
последняя из героинь
феерии тяжелых лодок
и легкой поступи богинь
пока весь свет не опостылел
и сроки не подведены 
тебя любили постовые
и представители шпаны
пока во сне шестидесятых 
пятиэтажек па-де-де 
мы оставляем отпечаток
и след, и росчерк на воде
пока дворовых интермедий
не угасает мишура
ты – коломбина всех комедий
и сказок нашего двора…

. . . . . . .

наш дом! и ты менял названья 
ты был двором и чердаком
подъездом, стареньким трамваем
и первоклассным ветерком,
ты изменял походку, почерк, 
повадки детства моего –
я вспоминаю даже точки
не только черточки его…
ты нас прости голубоглазых
смешных, нечесаных, живых
и вспомни повзрослевших разом,
и величаемых на вы… 

. . . . . . .

мы расставались не надолго –
мы расставались навсегда
забудет платьице из шелка
шальная невская вода

и ни рождественские блестки
ни дед Мазай своих зайчат
не сберегут когда колеса
по перегонам застучат

назло мостам вокзалам речкам
всех голосов наперебой
проложен профиль поперечный
судьбы и карты полевой

5.

пока не сломаны подковы 
в намет, и иноходь легка
пока не в кровь истерт суровым
и острым краем тебенька… 
пока упрямые подошвы
не прикипели к стременам
назло принцессам всех горошин
и автопарков племенам
здесь начинается граница
меж «был» и «сбудется» пока
судьба как колея кружится
колхозного грузовика 
пока российская деревня
не приказала долго жить
ты не настолько привередлив
чтоб дружбою не дорожить
коней, что вскормлены под небом –
под псковским небом – не шути!
ты подари конягу хлебом
и он за все тебя простит
за надоевшую подпругу
и за железную узду
за эту иноходь по кругу
уже которую версту… 
ты подари себе надежду
поверь журчанию ручья
делить на после и на прежде
нам эту Родину нельзя
она как рана ножевая
как строгий окрик и приказ – 
увидишь наскоро сшивая
Урал, Прибалтику, Кавказ…

...увидишь степь, как продразверстку
церквей напевы, чад кадил
и сотен верст сухую простынь
и столько сотен позади...

. . . . . . .